ИЗБА-ПИСАЛЬНЯ
В гостях у Шеймаса Хини
Здесь, в маленьком коттедже вдали от благ цивилизации я и взял у Шеймаса это интервью. Все равно больше заняться было нечем: полбутылки виски, нашедшиеся в буфете, мы допили, а коробка с едой - как я уже докладывал выше… Естественно, мой первый вопрос был о доме...
...- Это важно для поэта - чувствовать себя аутсайдером?
- Давай возьмем мой собственный пример. В Северной Ирландии, в Белфасте, где я жил, быть католиком автоматически означало быть на подозрении у власти, у правительства этого маленького юнионистского государства. Это было как ярлык. В то же самое время я мог разговаривать с Министром по делам Северной Ирландии о своих литературных образцах. И в самом деле, мои литературные образцы были про преимуществу английские. А мои политическая и культурная ориентации были, конечно, ирландскими. В этом случае, как и в случае с многими другими северно-ирландскими писателями, например, Полом Малдуном, Майклом Лонгли, чувство особости, отделенности доминировало. Но я хотел бы вернуться к своему переезду в Уиклоу. Мне было уже тридцать с чем-то лет, и только в Уиклоу я впервые начал серьезно читать Йейтса. И все-таки я чувствовал себя немножко аутсайдером и в Ирландской республике. По другому, чем в Северной Ирландии, и все же. Я и в Британии чувствую себя - несмотря на свою причастность ко всему - немножко чужаком. Повсюду я смотрю на мир отчасти изнутри, отчасти снаружи. В придачу, начиная с 1995 года, я кажусь себе какой-то декоративной фигуркой, как бы национальным "маскотом" - ну, знаешь, такой штучкой, которую прикрепляют к капоту машины…
- Может быть, это чувство аутсайдера сохранило тебя как поэта.
- О, да!
- То, как поэт себя позиционирует, очень важно.
читать дальше
- Как сказать… Чтобы я не сделал, на меня смотрят как на отлично устроившегося человека, как на часть истэблишмента. И это верно. Так уж получилось. Я делаю все, чего от меня ожидают. Но внутренне я по-прежнему чувствую, что моя хата с краю.
- Мне вспоминается случай Теда Хьюза. Не странно ли, что такой человек, как Хьюз, носил титул поэта-лауреата и должен был писать официальные стихи к официальным датам?
- Странно, но лишь отчасти. Шутка в том, что у Хьюза действительно было эпическое и мифологическое ощущение Англии. Когда он думал о королевской власти, он видел перед собой не эту маленькую женщину, Елизавету Виндзорскую или ее заурядного благонамеренного сына Чарльза. Точнее, он видел их как бы на сцене шекспировского театра. Старая Англия, Англия до Реформации для него была по-прежнему живой. Современность казалась ему домом, населенным призраками.
- Какими призраками?
- Призраками еще докельтских обитателей Англии, викингов, монахов, рыцарей, Чосера, Шекспира, и так далее. У него, если хочешь, был йейтсовский взгляд на страну - только не на Ирландию, а на Англию.
- А можешь рассказать, как и когда вы познакомились с Тедом Хьюзом?
- Прежде всего, я его прочел. Я прочел стихи Хьюза и они оказали на меня очень сильное впечатление. Помню, как я впервые открыл его книгу в Белфастской публичной библиотеке. Особенно стихотворение о мертвой свинье. Я думал, что это запрещенная тема в поэзии XX века. Это было какое-то средневековье. Оно меня потрясло. Подействовали, во первых, материал, во-вторых, мощь языка. Можно сказать, что Хьюз разбудил меня как поэта и побудил писать. Впервые мы встретились в 1962 году в Херфорде, где я преподавал на учительских курсах, а Хьюз выступал со стихами. Затем, в 1967 году, в Дублине. Тогда я пригласил его в Белфаст, и на следующий год он приехал. С ним была Ася Гутман, женщина, с которой он жил после Сильвии Плат. Она тоже покончила самоубийством вместе с их маленькой дочерью Шурой, это случилось в начале 1969 года. А тогда было выступление, потом мы все четверо пошли в ресторан, оттуда к нам домой. Тед пригласил нас к нему в Англию, и в конце концов мы тоже съездили к нему в гости. В общем, постепенно завязалась дружба. Она была основана, прежде всего, на моем глубоком чувстве благодарности за его стихи. И за его статьи о поэзии. Он написал небольшую книгу для школ под названием "Как рождается поэзия". Ее передавали по радио, это была замечательная вещь. Как человек, Тед производил очень сильное впечатление, его нельзя было не заметить, не обратить на него внимание. Кроме того, он была очень начитан и сведущ во всех областях. Люди в его присутствии как бы просыпались, он будил их от спячки…
- Как Бродский?
- Как Бродский, верно! Только Тед был поспокойнее, хотя производил такое же сильное впечатление. Джозеф был пламеннее, он вспыхивал и озарял вас, как молния. В то же время, как я уже писал в маленьком эссе, посвященном его памяти, Джозеф был дидактичней. Он любил устанавливать правила. Он был неожиданней и деспотичней.
- Какие стихи Хьюза твои любимые? Или какие сборники?
- Мне особенно близки его ранние книги. "Луперкалии". В какой-то степени, "Водво". Книга, которая называется "Река". "Болотный город". Добавлю, что во всех его книгах есть изумительно спокойные, совершенные по форме стихи о природе. Что касается его стихов прямого высказывания, предельно открытых… некоторые говорят, что он имел право, другие, что он был должен их написать. Но как читатель, я не убежден… "Письма на день рождения", конечно, имеют не только биографический смысл. Это важная книга Хьюза, прекрасная книга. Но является ли она выдающимся поэтическим достижением, я не знаю…
- Итак, можно сказать, что все начиналось с Хопкинса и Хьюза… Но в дальнейшем, особенно, после твоего сборника "Север", произошла, кажется, смена направлений. - Следующая книга называлась "Полевые работы", и там я действительно сменил стиль. Причем сделал это сознательно. Это произошло от чтения поэтов, которых я называю поэтами прямой манеры. В то время преподавал в университете таких поэтов как Эндрю Марвелл, Томас Уайетт, Йейтс среднего периода (Например, "Пасха 1916-го", "Рыбак" и т. д.). Это поэзия простая и не украшенная, основанная на синтаксисе и метре, при этом метр служит как бы арматурой, вертикальным каркасом стихотворения…